— Нет, сэр. Это уже позже случилось. От обморожения.
Основу команды «Нимбуса» составляли марстальцы. Сам Кнуд Эрик, Антон, Вильгельм и Хельге. Еще был Уолли, наполовину сиамец, и Абсалон, хоть и выросший в Стуббекёбинге, но, по всей видимости, имевший корни в Вест-Индии тех времен, когда пара тамошних островов еще принадлежала датчанам. Это что касается датчан. А остальные члены команды прибыли со всех концов света. Два норвежца, испанец, итальянец, пулеметчики — все британцы, как и месс-бой, еще имелось два индийца, китаец, три американца и канадец. Они представляли собой плавучий Вавилон, воюющий с Богом, который хотел втоптать их башню в землю.
Что их связывало?
Он, капитан. Хрупкий центр, потрепанный собственными внутренними противоречиями, но все же воплощавший в себе корабль, отдававший приказы, которым они должны были подчиняться, если хотели в целости и невредимости добраться до гавани.
Задумывались ли они когда-нибудь, почему ходили в море? По обязанности, убеждению или из-за чего-то более глубокого, снова и снова влекущего навстречу опасностям?
В начале войны он думал, что на войну людей заставляет идти все тот же нравственный закон, который приказывает членам команды держаться вместе и помогать друг другу, если дела идут плохо. Теперь он так не считал. Но нового объяснения придумать не мог.
Так получилось, что он признал правоту Антона. Их скрепляло молчание. Начав говорить о том, что творится у них в душах, они расшевелят таящееся там безумие, и все развалится.
Он знал: это перемирие и долго оно не продлится.
— И что же он на сей раз рассказал?
Сам Кнуд Эрик в кают-компанию не приходил, всегда выспрашивал Дункана, когда месс-бой поднимался на мостик с кофе, а интерес свой мотивировал тем, что он, капитан, должен быть в курсе происходящего на корабле.
— Он рассказал, как в результате торпедирования им пришлось спускать на воду шлюпки. Вода была чистой, как джин. На торпедах, перед тем как они взрывались, можно было разглядеть красные и белые полосы. Кок взял с собой топор и стал рубить борт. Капитан спросил: «Ты что творишь?» — «Делаю зарубки, чтобы знать, сколько дней мы проведем в шлюпке». — «Будешь продолжать в том же духе, надолго ее не хватит».
Дункан умолк и посмотрел на Кнуда Эрика. Он явно ждал реакции, такой же как в кают-компании, где слушатели встретили рассказ Хермана взрывом смеха.
Кнуд Эрик и бровью не повел. Он хлебнул горячего кофе:
— А что еще он рассказывал?
— Ну, через пару дней они увидели на воде пробку. Земли видно не было. Но они взбодрились, ведь пробка — это явный знак того, что суша близко. Прошла пара часов, они увидели еще одну пробку. Земли по-прежнему видно не было, и они решили, что дело это довольно странное: пробки в море. И тут обнаружили, что двое ребят запрятали на носу корабля виски и теперь потихоньку опустошали бутылки, одну за другой. Тогда Херман себе руки-ноги и отморозил.
— И как же это получилось?
— О сэр, они подрались из-за виски, и его столкнули в воду. Херман говорит, что его страшно долго не вытаскивали.
Херман все беды войны, включая собственные, превращал в шутку. В своих рассказах он очень близко подходил к неназываемому, оставаясь на грани. Потому они его и слушали.
Когда они дали ему кличку Олд-Фанни, Кнуд Эрик понял, что команду теперь сплачивает не тишина.
Эту функцию взял на себя Херман.
Херман умел пить по-научному — это была новейшая история, рожденная в недрах кают-компании. Во время операции ему удалили некоторое количество «лишних» внутренностей, и теперь у него там было полно места. Все равно как если хорошенько уложить груз, так чтобы побольше поместилось. Необходимо придерживаться определенного метода, а его метод основывался на научных фактах.
Если честно, они не замечали, чтобы он пил иначе, чем другие. Опрокидывал одну за другой, с той только разницей, что Олд-Фанни продолжал пить, когда все прочие давно уже валялись под столом. Но как раз это и являлось доказательством того, что он пил по-научному, — подчеркивал Херман: ему не надо было прерываться. Тут им приходилось признать его правоту. Когда они один за другим разбредались по каютам, чтобы упасть в койки, он продолжал пить, сидя в кают-компании.
Лишь однажды Олд-Фанни встретился достойный противник.
Им стал молодой офицер из Армии спасения, поднявшийся к ним на борт в Бристоле, дабы обратить заблудших овец в лоно истинной церкви. Олд-Фанни предложил ему пари. Если миссионер сможет перепить его, он уверует. Если наоборот, то молодой человек из Армии спасения навсегда расстанется со своей формой.
— Вопрос был лишь в том, кто больше выпьет, — рассказывал Олд-Фанни. — Вера против науки. У него был Иисус, а у меня — мой метод. Но он выиграл. Я свалился под стол в четыре утра. Не понимаю, как так вышло.
— И теперь ты стал верующим?
— Я держу свое слово, — произнес Олд-Фанни. — Верю в Господа нашего Иисуса Христа и отрекаюсь от Сатаны и дел его. Господь меня бережет. Это благодаря Ему у меня осталась «дрочилка».
И Херман поставил стакан на стол и перекрестился. Обрубок левой руки задрожал, как будто желая принять участие в потехе.
— Но ты же пьешь, — заметил Уолли.
— Только когда причащаюсь, а я усердный прихожанин. Кроме того, я считаю, что это мой долг перед Спасителем. Видите ли… — Он огляделся, и они поняли, что рассказ еще не окончен. — Когда он меня перепил и понял, что выиграл, то встал и швырнул свой китель на палубу. «Хватит с меня Армии спасения!» — крикнул он. Никто ничего не понял. Но он нам все объяснил. «Еще когда первый стакан пил, до меня дошло: мне нравится пить. Я выиграл не потому, что мне помогал Господь, а потому, что мне не хватило!»