Мы, утонувшие - Страница 227

227

* * *

Третьего мая в половине пятого утра в порту Нойштадта они украли буксир. Вообще-то, они собирались доехать до Киля, но пришлось воспользоваться тем транспортом, что подвернулся. Последние сигаретные пачки Кнуда Эрика обеспечили им проезд в крытом кузове грузовика, следовавшего до Нойштадта. В порту было безлюдно, они шли вдоль набережной, высматривая подходящее судно. Блютус, свернувшись, как щенок, спал на коленях Олд-Фанни. Взять буксир под названием «Одиссей» решил Антон. Когда они спустились на палубу, Блютус проснулся. Он лежал на руках у матери, но тут же потребовал, чтобы его отпустили. Потянулся, зевнул… и глазки-телескопы начали свою вечную охоту за новым.

— Смотри, — сказал он, ткнув пальцем в небо.

Они запрокинули голову и поглядели вверх.

Над ними, медленно взмахивая крыльями, летела на северо-запад большая птица.

— Это аист, — сказал довольный Блютус. — Это Фреде.

— Я уже готов в это поверить, — пробормотал Антон. — Похоже, он летит в Марсталь.

На пути из Любекской бухты им попались три пассажирских судна: «Дойчланд», «Кап Аркона» и «Тилка». Ни на мостике, ни на палубах команды видно не было. Они боялись, что кражу обнаружат и организуют погоню, и, отдалившись от кораблей, пошли на полной скорости. В планах было обойти Фемарн с севера, что вывело бы их довольно далеко в Балтийское море, почти к Гесеру, а затем взять курс на запад и обойти Лангеланн с юга. Крюк, конечно, но они боялись слишком близко подходить к немецкому побережью.

Уже после полудня над морем прокатился глухой грохот. Затем еще и еще, и в какой-то момент стало казаться, что над ними дрожит небосвод. Из бухты поднимались столбы дыма, и они догадались, что Нойштадт, по всей видимости, бомбят или же бомбят корабли у причала. Время шло, и они поняли, что зря боялись идти вдоль побережья. Никто и не подумает посылать за ними погоню. Немцы, очевидно, потеряли контроль над Балтийским морем, теперь его патрулировали британские бомбардировщики «хоукер-тайфун». Снова и снова над морем слышались слабые раскаты — эхо от взрывающихся вдалеке бомб.

Плотность движения была большая, но суда в основном шли из восточной части Любекской бухты, где наступали русские: рыбацкие, грузовые, катера, яхты, шмаки, гребные лодки, по необходимости оборудованные мачтами и парусами. На горизонте повсюду поднимались столбы дыма. Им все время попадались обломки, они чуть не столкнулись с целой флотилией обгоревших трупов, качавшихся на поверхности воды лицом вниз. На расстоянии показалось, это водоросли, и, осознав ошибку, они едва успели изменить курс. Среди утопших попадались женщины и дети. Жилетов ни на ком не было, и они поняли, что это такие же беженцы, как и они сами.

Неужели это никогда не закончится? — думал Кнуд Эрик.

Эйфория по поводу счастливого бегства улетучилась, они осознали, что если хотят пересечь Балтийское море живыми, то по-прежнему могут рассчитывать только на удачу. Под их ногами находилась палуба немецкого судна, и ничто не могло помешать следующему «хоукеру-тайфуну» сбросить на них свой смертельный груз. Пять лет они не видели датского флага. И теперь по нему тосковали. Но, может, даже флаг не помог бы. Казалось, море вывернулось наизнанку и изрыгнуло все то, что столетиями покоилось на дне. Они плыли по морю мертвецов и ощущали свою к ним принадлежность.

Кнуд Эрик стоял у штурвала. Он отдал приказ надеть спасжилеты. Жилетов на всех не хватило. Поглядев на Хермана, он с сожалением пожал плечами. Капитан Бойе утонул, потому что отдал жилет кочегару, забывшему свой в машинном отделении. Кнуд Эрик протянул собственный спасжилет Уолли и приказал ему помочь Херману одеться. Если их потопят, он отдаст жизнь за человека, которого презирает, но выбора у него нет. Этому его научила война. Вполне возможно, что союзники борются за победу справедливости, но жизнь-то справедливости не знает. Все, что у него есть, — это чувство долга, а иначе жизнь превращается в полную бессмыслицу.

— А ты жилет не наденешь? — спросила София, не заметив, как Кнуд Эрик посмотрел на Хермана.

Он улыбнулся и попытался обратить все в шутку:

— Капитан всегда последним покидает корабль. И последним надевает жилет.

— Ты прямо Одиссей, — ответила она с улыбкой. — И жутко везучий: с тобой на борту твоя Пенелопа.

— Нам, морякам, не пристало сравнивать себя с Одиссеем, — сказал он. — Скорее, мы команда Одиссея.

— В каком смысле?

— Ты читала эту книжку?

Она пожала плечами:

— Листала.

— Вообще-то, книга довольно мрачная. Одиссей — капитан, так? Он участвует в поразительных приключениях. Но ни один из его людей живым домой не возвращается. Вот эту роль мы, моряки, и играем в этой войне. Мы — команда Одиссея.

Глядя на него, она произнесла:

— Надень-ка лучше упряжь, капитан Одиссей. Один из твоих моряков, между прочим, ждет ребенка.

* * *

Всю ночь они шли вполсилы, не зажигая судовых огней. Цель была совсем близко, и близость Марсталя как будто усиливала страх, что они никогда туда не доберутся. До сих пор, как и все, кто уповает на неверную удачу, они жили одним днем. А теперь осмелились поверить в будущее, и сразу стало страшно умереть. Вернулся страх, известный им по службе в конвое. Небо наверху и море внизу вновь наполнились скрытыми угрозами.

Все дело было в штиле. Поверхность моря походила на темно-синий шелк, на светлом весеннем небе ни облачка. В воздухе — тепло, возвещавшее приход лета, и, если бы не запах угля и дегтя от пенькового каната, они бы почувствовали доносящийся с суши аромат цветущих яблонь. Но вода была холодной, зимней, и этот холод — единственное, о чем они могли думать. Как будто все еще находились в Северном Ледовитом океане. Они вновь выглядывали на поверхности воды полосы пены, предупреждавшие о близости торпеды, красные огни, не единожды возвещавшие их нравственную несостоятельность и угрожавшие сделать это вновь. Прислушивались к звукам гребков, крикам о помощи. Они проводили вечную генеральную репетицию смерти от холода. Весна звала их, но воспоминание о пережитой пятилетней зиме не отпускало. За ними, в бухте, оставленной этим утром, во время бомбежки кораблей сгорели восемь тысяч узников Германии. Еще десять тысяч беженцев утонули в том самом море, которое бороздил теперь их корабль. Они этого не знали. Они видели, как тонут корабли. Но никогда не видели, как идет ко дну судно с десятью тысячами запертых в трюме беженцев. Никогда не слышали коллективного вопля, раздающегося, когда отовсюду одновременно начинает хлестать вода и корабль идет ко дну, вопля, который звучит после последней мольбы о помощи, когда люди, еще живые, осознают горькую правду: спасение — это всего лишь слово. Нет, они ничего не знали. Они не слышали этого жуткого вопля, но он звучал в них в эту ночь.

227