Мы, утонувшие - Страница 24

Он посмотрел на нас и облизал нос крохотным розовым язычком. В этот миг пес выглядел почти радостным, словно и не подозревал нас в причастности к своему несчастью, а ждал, что все снова будет хорошо. Хвостом он не вилял, но это, верно, оттого, что позвоночник его был сломан.

Мы окружили Каро. Никому больше не хотелось его ударить. Он выглядел таким невинным. Он же ничего не сделал, а вот теперь лежит со сломанной спиной и скулит.

Альберт встал на колени и погладил собаку по голове.

— Ну-ну, — сказал он утешающим тоном, и всем нам захотелось погладить Каро.

Если бы он только завилял хвостом! Но он не мог и никогда больше не сможет. Мы это знали.

Ханс Йорген подошел к Альберту.

— Перестань, — сказал он и взял его за руку, чтобы оттащить прочь.

Альберт поднялся и встал рядом с Хансом Йоргеном, который так и сжимал его руку. Ханс Йорген был самым старшим и самым благородным. Именно он дал отпор Исагеру, когда тот затеял избивать нас плеткой. Он всегда защищал младших. А сейчас стоял, опустив плечи, такой же растерянный, как и все мы.

— Нельзя оставлять Каро здесь, — сказал Альберт.

— Ласками ему тоже не поможешь, — возразил Ханс Йорген.

— Может, отнесем его к Исагеру?

— К Исагеру? Ты спятил? Он убьет нас.

— Что же делать?

Ханс Йорген отпустил ладонь Альберта и развел руками. Затем принялся расхаживать по берегу.

— Помогите мне найти большой камень, — попросил он.

Никто не шевельнулся. Андерс все плакал. Каро совсем затих, как будто слова Ханса Йоргена заставили его задуматься.

— Послушайте, — сказал Альберт. — Каро больше не скулит. Может, ему лучше.

— Каро не станет лучше, — мрачно произнес Ханс Йорген, и мы поняли, что другого пути нет.

— Можете уйти, если хотите, — сказал Ханс Йорген.

Он нашел камень и держал его обеими руками.

Нам хотелось уйти, но мы не могли. Мы не могли оставить Ханса Йоргена. Как будто, поступив так, каждый из нас остался бы один на один с Исагером.

Ханс Йорген встал на колени перед Каро. Пес смотрел на него с надеждой, как будто ждал, что с ним будут играть.

— Переверните его на бок, — велел Ханс Йорген.

Нильс Петер подхватил пса под лысое розовое брюхо и перевернул на бок. Каро закричал. Он не скулил. Он не пищал. Он кричал. Мы просто голову потеряли и тоже закричали, потому что нам было обидно за то, что он так глуп и ничего в этой жизни не понимает.

Карабкаясь по склону, каждый из нас держал в руке камень. Зачем? Мы не знали. Шли домой. Молча, зажав в руках камни.

Навстречу нам, задыхаясь, спешил Лоренс. Он сдался еще на первом холме.

— Что случилось? — спросил он своим обычным льстивым тоном. И тут заметил мрачное выражение наших лиц. — Где Каро?

— Заткнись, жирная свинья.

Нильс Петер подошел к Лоренсу и ударил его в живот. Толстяк сел посреди дороги с умоляющим выражением на лице. Это его выражение мы все ненавидели. Что бы с Лоренсом ни вытворяли, он со всем мирился.

Позже нам попались двое хуторских из Митмаркена — местности, что к западу от города. От них несло навозом, и мы сразу же на них накинулись. Забросали их камнями, и они с воем помчались к своим коровникам. Нам было безразлично, что они расскажут дома.

Настроение не улучшилось. Было такое чувство, что Исагер снова победил.

Наша ненависть к нему продолжала расти.

На следующий день мы пришли в школу, уверенные, что Исагер пропустит нас через обычную процедуру с плеткой. Очки учителя были плотно прижаты к переносице. Он вышагивал по классу пружинящей бодрой походкой, которой мы научились бояться. А плетка, похоже, жила своей собственной жизнью. Мы чувствовали, как она крутится-вертится в его руке, готовая вцепиться в первую попавшуюся жертву, и заранее пригнулись.

Сейчас начнется.

Каро не вернулся домой. Там, наверное, поднялся переполох, и, что бы там Исагер ни думал по поводу нашей причастности или непричастности к исчезновению собаки, нам все равно достанется, как бывало всякий раз, когда у учителя случались неприятности.

Исагер расхаживал взад и вперед, бормоча привычное «оболтусы, оболтусы», но никого пока на колени не поставил.

А потом он внезапно нанес удар. Налетел на Лоренса, который занимал два места за партой. Атаковал его сзади, стеганув по широкой спине. Затем быстро переместился вперед и ударил сначала по груди, а затем по лицу. Лоренс пронзительно взвизгнул от испуга и боли и заслонил лицо толстыми руками.

Исагер пытался отодрать его руки от лица, чтобы обеспечить плетке свободный доступ. Потерпев фиаско, он стащил Лоренса на пол. Тот приземлился с громким стуком, и Исагер принялся пинать его по чему попало. Мы все били Лоренса, даже малыши. В его тучной плоти, женственной мягкости было что-то призывное и одновременно раздражающее, что притягивало нас и в то же время бесило. Он был девчонкой, предателем всего, чем должен быть пацан. Говорили, будто у него нет яиц между ног, что его белый мучной червь одиноко торчит между жирными бедрами, а под ним висит пустая мошонка. И это превращало его в клоуна. Мы думали, жир защищает его, и, даже когда он стенал под нашими ударами, считали, что он ревет, потому что он девчонка, а не потому, что ему и в самом деле больно. И били еще сильнее, чтобы он прекратил свой рев.

Лоренс никогда не давал сдачи. Он так боялся наших насмешек, что готов был вынести что угодно, лишь бы не превратиться в изгоя, а мы терпели его, потому что нуждались в ком-то, кого можно безнаказанно избивать. Он же, видимо, считал себя одним из нас. Как бы не так. Лоренс был для нас не более чем «жирной свиньей», как мы его величали, когда подстрекали на что-нибудь.