Мы, утонувшие - Страница 7

Сигнал был закодирован. Содержание сообщения оставалось скрытым от врага, окопавшегося на берегу Эккернфёрдской бухты, зато его мог прочитать экипаж «Кристиана Восьмого».

На линкоре пока не понесли больших потерь. Ранним утром был убит квартирмейстер из Нюборга. После ранили еще двоих, но корабль не получил ни одного серьезного повреждения. В то же время капитан первого ранга Палудан вынужден был констатировать, что интенсивная бомбардировка батарей на северном и южном береге также не привела к существенным потерям для противника. Битва продолжалась уже более шести часов и без какого-либо намека на победу. Однако отступить было невозможно. Это понимали все. Пароходы «Гекла» и «Гейзер» выведены из игры, и ветер встречный. А потому капитан-командор Палудан решил поднять белый флаг. Еще не капитуляция, лишь временное перемирие.

К берегу отправили на шлюпке лейтенанта с письмом; он тут же возвратился с сообщением, что ответа можно ожидать через час. На «Кристиане Восьмом» закрепили марсель и фок, команде роздали хлеб и пиво. На палубе все еще царил порядок, и, хотя все оглохли от канонады, не было и тени уныния. Они испытывали разве что смутное беспокойство в связи с ходом сражения. Они видели, что «Гефион» сильно пострадал, но о кровавом хаосе на нашей палубе им некому было поведать.

Лаурис сидел себе и утолял голод хлебом, еще не зная своей судьбы.

Тем временем тысячи людей из города Эккернфёрде наводнили оба берега. Лаурис глядел на них, жуя свой хлеб, и вскоре заметил, что из города народ выгнало не праздное любопытство. В полях развели большие костры. Люди собирали разбросанные по берегу железные ядра, клали в огонь, нагревали докрасна, после чего доставляли на позиции. На дороге, ведущей из Киля, показались орудия на конной тяге и расположились вместе с расчетами за каменными ограждениями, окружавшими окрестные поля.

Лаурис помнил рассказы отца о войне, когда на Марсталь напали англичане. Два английских фрегата бросили якоря к югу от города. Они пришли, чтобы забрать в плен марстальские корабли, которых в гавани на тот момент стояло полсотни. Англичане спустили на воду три баркаса, полные вооруженных бойцов, но марстальцам вместе с гренадерами какой-то ютландской роты удалось обратить их в бегство. Защитники города глазам своим поверить не могли, когда англичане отступили.

— Я так и не понял, из-за чего была та война, — добавлял отец. — Так-то англичане — отличные мореходы. Ничего плохого о них сказать не могу. Но тогда на карту было поставлено наше пропитание. Забери они у нас корабли — и все, нам конец. Потому мы и победили. А что еще оставалось?

А теперь Лаурис сидел на палубе «Кристиана Восьмого» под белым флагом и наблюдал за толпой людей на берегу. Он сомневался, что понимает смысл войны лучше, чем в свое время его отец. Они сражались за Даннеброг против немцев, и, наверное, ему этого должно было быть достаточно. Еще мгновение назад так все и было. Война — она как жизнь моряка. Можно с умным видом рассуждать об облаках, о направлении ветра, течении, но наверняка знать что-то о непредсказуемом море попросту невозможно. Приспособиться и вернуться живым — только об этом и речь. Враг — это артиллерийские батареи в Эккернфёрдской бухте. Когда они замолкнут, откроется путь домой. Вот что такое война. Патриотом Лаурис не был, но и предателем тоже. Принимал жизнь такой, какая она есть, и лицо его было обращено к горизонту, где ломаной линией поднимались верхушки мачт, мельничные крылья, церковный шпиль, — так выглядел Марсталь, когда мы приближались к городу с моря. Теперь Лаурис видел, как воюют простые люди, не одни только военные, а народ из города Эккернфёрде, куда он частенько заходил с грузом зерна и откуда возвращался в тот памятный вечер, когда навел панику на весь остров Эрё. Жители Эккернфёрде собрались на берегу, как когда-то марстальцы; так в чем же смысл этой войны?

От берега отошла шлюпка с лейтенантом с «Кристиана Восьмого»: он уже в третий раз отправлялся на переговоры. Сражение каждый раз откладывали. Перемирие длилось уже два с половиной часа, времени было половина пятого. Должно быть, произошло нечто решающее. Матросы налегали на весла. И тут на берегу неожиданно загрохотали пушки. На грот-мачте еще реял белый флаг, а война уже возобновилась.

«Кристиан Восьмой» сразу произвел ответный залп, в то время как «Гефион» молчаливым привидением пытался выйти из зоны обстрела. Мы сдались, последние силы уходили на верпование.

Противник сменил тактику. Батареи по обе стороны бухты целились теперь не в нас, а в «Кристиана Восьмого». Они хотели поджечь наш самый большой корабль. В него попадали раскаленные ядра, несколько часов пролежавшие на кострах. Эти эккернфёрдцы времени даром не теряли.

Палуба мгновенно заполнилась мертвыми и ранеными. Атаки не ожидали. В нескольких местах вспыхнул огонь, заработали насосы — смыть смерть с палубы! — но трескучее пламя уже пожирало древесину.

Командующий эскадрой Палудан понял, что битва проиграна. «Кристиан Восьмой» разворачивался, пытаясь уйти с линии огня, но дул все тот же встречный ветер, и все, что удалось линкору, — это лечь поперек течения, утратив преимущество, которое он имел, когда был развернут к берегу бортом. На берегу тут же разгадали замысел капитан-командора и взяли на прицел паруса и рангоут, желая помешать бегству противника.

Тяжелый якорь подняли с большими потерями. На носу корабля падали зажигательные бомбы; у ног бедняг, крутивших кабестан, разрывались гранаты. Им все время приходилось звать подкрепление — так велики были потери. Вновь подошедшие отталкивали мертвых и раненых ногами. Тут взорвалась очередная граната, и вымбовки разлетелись в щепы, а от рук, их толкавших, остались лишь осколки раздробленных костей да обрубки пальцев. Наконец якорь все же подняли, и он повис, сочась остатками грунта, грязи и водорослей. Ценой счастья десяти семей, жизни братьев, сыновей и отцов, которые никогда не вернутся домой.