— На этом свете никто не лишний, капитан Мэдсен.
— Но вы же сами сказали…
— Признаю, что иногда бываю пессимисткой. Я чувствую, что зажилась, когда думаю о бесконечной разлуке с Карлом. Но когда живешь так долго и все равно не можешь умереть, начинаешь придумывать причины, чтобы жить дальше. Ты бесполезен, хорошо. Но лишь в твоих собственных глазах. Всегда есть люди, которым ты нужен. Вопрос лишь в том, чтобы отыскать их.
Альберт промолчал. Практически те же слова он произнес перед фру Кох, когда сообщил ей о крушении «Рут». Но к себе их не относил. Они с Анной Эгидией были разными. Каждый имел свой взгляд на жизнь. Она нашла причины, чтобы жить. А он утратил. И с этим, по-видимому, ничего не поделаешь.
Она склонилась к нему:
— Вот смотрите, я знаю одного маленького мальчика со Снарегаде. У него недавно погиб отец. Дедушки своего он не знал. Тот погиб в море задолго до рождения внука. Остальных родственников-мужчин ребенок, можно сказать, не видит, они же моряки. Мать — с Биркхольма и к тому же сирота, так что и с той стороны обратиться не к кому. А может, такому вот маленькому мальчугану нужен кто-то, кто изредка брал бы его прогуляться по порту или даже покатал в ялике, приучил к морю?
— Это уж наверняка, — ответил Альберт, не до конца понимая, куда она клонит.
Внезапно Анна Эгидия улыбнулась. Красивая у нее была улыбка, заставляла забыть об узких, бескровных губах.
— А тут вы, капитан Мэдсен, немолодой, опытный моряк, ходите и жалуетесь, что никому не нужны.
Тон был задорный. Она сделала паузу и ободряюще на него посмотрела, словно ожидая ответа.
— И что же? — спросил он, все еще не понимая.
— Неужели не догадываетесь, куда я клоню?
Она столько улыбалась, что лицо со впалыми щеками, казалось, даже округлилось. Альберт покачал головой. Он чувствовал себя глупо. Она водит его за нос.
— Мне просто кажется, что вы — тот самый мужчина, который возьмет мальчика за руку и прокатит его на ялике.
— Но я совершенно не знаю этой семьи. Нельзя же вот так просто к ним ворваться.
— Уверяю вас, мать не сочтет ваш поступок бесцеремонным. Она будет благодарна и польщена.
— Понятия не имею, как обращаться с детьми.
Альберт говорил грубо, чтобы скрыть неуверенность. Он чувствовал себя преданным. Она расставила ему ловушку, и он попался, шагнул в нее с широко раскрытыми глазами. В миг слабости, когда бремя одиночества стало слишком тяжелым, он кому-то открылся. Думал, они просто два старых человека, которые беседуют о жизни. Она была старой женщиной, он — старым мужчиной, и это придавало их беседам особое звучание. Старые мужчины говорят друг с другом о море и кораблях, поскольку это составляло их жизнь, но у него-то была еще и внутренняя жизнь, которой он не мог ни с кем поделиться. И поделился с ней, но за кажущейся отзывчивостью, оказывается, скрывался тайный умысел. Теперь она раскрыла карты. Речь шла о ее благотворительной деятельности, и Альберт был всего лишь пешкой в чужой игре.
Не мальчика отверг он, когда поднялся и попрощался с ней. Он ее отверг.
— Разве вам не интересно, как его зовут? — спросила она, провожая его в прихожую.
— Нет, — ответил он, — не интересно.
На следующий день она стояла у его дверей, держа мальчика за руку. Альберт застыл в дверном проеме, не зная, что сказать. Он не умел определять возраст детей, но этому, наверное, было лет шесть или семь. Светловолосый, лопоухий — на декабрьском морозе уши стали огненно-красными.
— Вы не предложите нам зайти, капитан Мэдсен? — улыбнулась вдова.
Еще вчера ему нравилось смотреть, как расцветает в улыбке ее лицо, как оно округляется, становится мягче. А теперь был уверен, что улыбка фальшивая. Посторонившись, он сделал знак рукой, чтобы они проходили. Затем помог вдове снять пальто. Мальчик свое стащил сам.
— Поздоровайся с капитаном, — произнесла вдова.
Мальчик протянул руку и неловко поклонился.
— И ты не скажешь капитану, как тебя зовут?
— Кнуд Эрик, — смущенно, не поднимая головы, подал голос мальчик. Он так и не распрямился после поклона.
Что-то в стеснительности ребенка тронуло Альберта.
— Сколько тебе лет? — спросил он.
— Шесть, — ответил мальчик и покраснел.
— Давайте не будем стоять в холодной передней.
Он провел их в гостиную и позвал экономку.
— Кофе?
Вдова кивнула:
— Да, спасибо.
— А ты что будешь пить?
— Я не хочу пить, — сказал мальчик и покраснел еще больше.
— Но печенье-то будешь, наверное?
Мальчик покачал головой:
— Нет, спасибо. Я не голоден.
Он втянул голову в плечи, пытаясь стать невидимым.
Альберт взял с подоконника розовую ракушку:
— Ты когда-нибудь видел такую раковину?
— У нас такая дома есть, — сказал мальчик.
— А откуда?
— Папа привез.
Ссутулившиеся щуплые плечи мальчика походили на два крылышка. Он закусил нижнюю губу и уставился на персидский ковер, как будто ничто на свете его так не интересовало, как замысловатые арабески. По телу ребенка пробегала дрожь.
Альберт смутился и посмотрел на вдову. Та молча покачала головой. Он чувствовал себя глупо.
— Возможно, у меня есть что-то, чего ты еще не видел, — сказал он, чтобы нарушить тишину. — Пойдем-ка.
Он взял мальчика за руку и провел в кабинет по соседству. На подоконнике стояла деревянная модель «Принцессы». Модель была большая, больше метра в длину и почти столько же в высоту. Альберт взял ее, аккуратно перенес в гостиную и поставил на ковер: