Мы, утонувшие - Страница 125

125

Его охватило чувство, воскресившее в памяти давно забытый эпизод из детства. Он вспомнил, что испытывал, когда мальчиком стоял у подножия дюн у брода и в ужасе смотрел на маленького Каро, лежавшего на камнях со сломанной спиной. Он пытался гладить пса в надежде, что ласка его излечит, но чувство непоправимости оставило в душе долгое жуткое эхо. И вот оно зазвучало вновь.

Альберт отпил глоток горячего кофе — как всегда, без сахара — и попытался успокоиться. Надо привести мысли в порядок. Он никогда не состоял в браке и не знал на собственном опыте, как проявляется характер у женщин. В его союзе с Чжэн Сумэй присутствовало то, что он шутливо называл родством душ, а в отношениях с молодой вдовой этого явно недоставало. Неужели все настолько серьезно? Неужели именно его поведение по отношению к Кнуду Эрику вызвало ярость Клары? Господи боже мой, все мальчишки рано или поздно падают в воду. Их вытаскивают, и дело с концом.

В любом случае Альберту казалось, что дело не в мальчике. Тут речь идет о них с Кларой. Но о чем конкретно, он не смог бы угадать, даже если бы это было вопросом жизни и смерти. Вообще-то, он считал, что дело в нем самом. Он хотел ее и в то же время не хотел. Она нарушала ход его жизни.

Но прогнала-то его она. Хотя, может, стоит воспользоваться столь обидным поводом?

А как же мальчик?

Если б только можно было не смешивать эти отношения. Но они уже безнадежно смешались, и виновник — он сам.

Мысли его ходили по кругу. Он не мог прийти ни к какому решению. Пил кофе и всматривался в темноту.

Вошла экономка, спросить, когда накрывать к ужину. Аппетита не было, он попросил ее подождать до восьми. Надел пальто и вышел под дождь. Через несколько минут Альберт стоял у дверей дома фру Расмуссен на Тайльгаде. Как давно он здесь не был! А что она о нем думает? Когда-то их отношения были доверительными, но теперь он не мог к ней обратиться. Он знал: она пристально на него посмотрит и в своей обычной манере надавит прямо на больные мозоли. С лучшими намерениями, в этом он не сомневался. Но лучшие намерения здесь не помогут. Он чувствовал себя совершенно потерянным.

Свернув на Философганген, он пошел вдоль гавани на юг и вскоре очутился у дома Клары Фрис. За окнами горел свет, но стекла запотели, и видно ничего не было. Нерешительно постояв у дома, в страхе, что кто-нибудь его увидит, он продолжил свои блуждания. Через час он очутился там в третий раз, злясь на себя самого. Каждый раз его возвращало сюда желание. Каждый раз прочь уводил страх.

Для него потянулось время ожидания. Чего он ждал? Он и сам не знал. Но всем телом чувствовал, что приближается конец его жизни. Гляделся в зеркало. Там, где раньше находилось доказательство неослабевающей силы, теперь виднелось лишь запустение старости. Он не понимал, чего не хватает в его жизни, пока не встретил Кнуда Эрика и Клару. Без них его старость была подобна Итаке без Пенелопы и Телемака. А с ними? Возможно ли в принципе какое-то продолжение?

Обратный отсчет начался. Его уже не остановить.

Он перестал выходить днем из страха встретить Кнуда Эрика. Не знал, что сказать мальчику. Стоять перед ребенком, глядя, как тот расцветает от радости или, еще хуже, с обидой отворачивается, — это выше сил человеческих.

По вечерам, после ужина, обычно остававшегося нетронутым, беспокойство выгоняло его из дому в ноябрьский мрак. Мы видели, как он бредет по улицам, как холодный осенний дождь хлещет по его лицу. Он стоял и смотрел на тусклый свет за окнами дома на Снарегаде.

Потом время ожидания закончилось. В один прекрасный день Клара постучалась в его дверь. На ее лице не было ни намека на радость встречи. Оно было суровым и замкнутым, словно она приняла серьезное решение, о котором и собиралась ему сообщить. Он помог ей снять пальто и провел в гостиную. Они сели друг напротив друга. Разговаривая, Клара смотрела не на него, а куда-то вниз. Тон был нейтральным, практически без выражения, как будто она зачитывала заученный наизусть текст.

— Я полагаю, нам следует уладить то, что между нами произошло, — произнесла она и глубоко вздохнула.

Единственным признаком волнения было ее сбивчивое дыхание.

— Так не может продолжаться. Вы, я хочу сказать, ты постоянно к нам ходишь. Это неправильно. На меня косятся, обо мне судачат, и я знаю, о чем думают люди. Они думают, что я содержанка, а я не хочу, чтобы обо мне так думали.

Она остановилась. Лежащие на коленях неестественно спокойные, как у заводной куклы, руки внезапно сжались, так что побелели костяшки пальцев.

— Но, дорогая Клара… — Он протянул руку, чтобы до нее дотронуться. Но она съежилась и отстранилась:

— Дайте мне договорить. Бесполезно утверждать, что это не так, потому что это так, и я лучше вас знаю, что думают люди.

Глаз она не поднимала, напряженно изучая свои руки.

— Я так жить не могу, — продолжала она. — Хеннинг умер. Я вдова. Но Кнуду Эрику и Эдит нужен отец, и если не ты, то другой. Вот так.

Она обращалась к нему то на «вы», то на «ты». Альберт не понимал, куда она клонит.

— Я стар, — сказал он беспомощно.

— Не настолько, чтобы у нас… ну, вы понимаете, о чем я.

Он смущенно опустил глаза.

Она глубоко вздохнула, словно собираясь сделать заявление не только чудовищное, но и противоречащее всей ее природе:

— И потому я хочу предложить, чтобы Кнуд Эрик, Эдит и я переехали сюда и мы поженились. Так чтобы… чтобы все уладить.

Внезапно она обмякла. Кулаки разжались. Заявление было сделано, и теперь она в изнеможении отдалась в руки судьбы.

125