Мы, утонувшие - Страница 130

130

— Ха, — усмехнулся он самому себе, — единственным ответом будет остаться там навсегда.

Он плелся, испытывая неясную надежду найти на узкой береговой полосе некое подобие чистилища, где никто уже не потребует от него никаких решений.

Идти по мокрому песку было трудно. На одном участке пути песок сменился вынесенной прибоем галькой, и Альберт неуверенно ковылял вперед, пока не забрался на заросший травой гребень, изрезанный протоптанными дорожками. Так он дошел до места, где в косе образовалась трещина, похожая на локтевой сгиб руки. Ее наполняли тяжелые, точно маслянистые, воды, как будто уже готовые к наступлению мороза и превращению в лед. Между косой и молом виднелись заросшие камышом и рогозом островки, выступающие из грязевой трясины. А между Альбертом и городом лежал мол. Видны были мачты судов, стоящих на приколе. За ними — красные черепичные крыши и новый медный шпиль колокольни.

Альберт обозревал панораму города, простиравшегося вдоль побережья, словно пытаясь найти в ней решение мучившей его дилеммы, и тут обнаружил, что завяз. Неосторожно сойдя с косы, он ступил в зону мелководья у одного из заросших камышом островков.

Его утягивало в трясину. Он попытался вытащить сначала одну ногу, затем другую, чуть не потерял равновесие, но выбраться не смог. И словно внезапно очнулся. Почувствовал, как холодная вода просачивается в сапоги. С недоверием уставился под ноги. И тут громко и делано рассмеялся, словно желая выставить напоказ нелепость своего положения. Напряг мускулы правой ноги и снова потянул. Весь вес пришелся на левую ногу, которая ушла еще глубже. Это не зыбучие пески. Его не затягивало. Он просто увяз. Ничего страшного. Надо попытаться еще раз. Альберт наклонился, чтобы ухватиться за голенища сапог, но чуть не упал. Крупный мужчина в тяжелом зимнем пальто, он давно утратил былую гибкость. Несмотря на растущее чувство растерянности, он все еще не признавал, что находится в опасном положении. Смехотворном — да, но не опасном. А если упасть вперед, в камыши? Может, там твердая земля и можно будет вытащить ноги? Но он не знал, что таится под густыми зарослями камыша. Может, камыш растет в воде, в таком же болоте, и тогда ситуация лишь ухудшится.

Солнце почти скрылось за горизонтом, с наступлением темноты ударит мороз. При этой мысли его не охватила паника. Он все еще чувствовал себя дураком, из-за минутной неосторожности попавшим в неловкую ситуацию, от которой вскоре останется лишь постыдное воспоминание. В худшем случае придется расплачиваться за свою глупость простудой. Но тут леденящий холод пронизал ноги и стал подниматься выше. Альберт задрожал. Стал хлопать себя по бокам, чтобы согреться, но вскоре устал, руки бессильно повисли вдоль тела. Оставаться здесь невозможно. Надо что-то придумать. Он снова напряг мышцы ног, но безрезультатно. Грязь не отпускала.

Тени удлинились. На камыше вырисовалась паутина мачт. Шпиль колокольни пересек косу и добрался до воды за спиной. Альберт словно возвышался над городскими крышами. Но вот солнце скрылось за одним из домов, и старика поглотила тень. Город был совсем близко, но с тем же успехом мог находиться в другом полушарии.

Альберта внезапно поразила мысль, что долгие годы он смотрел на мол изнутри как на защитную стену. А теперь впервые увидел снаружи. Мол больше не защищал. Напротив, он отрезал его от мира.

Альберт Мэдсен огляделся. Темнота, казалось, исходила от самой земли и моря, и он вспомнил описание страны теней из «Одиссеи», где вся радость словно замерзла; в этой стране он теперь находился, чувствуя прикосновение мороза к коже. Скоро холод проникнет в его члены. Впервые он подумал, что, может быть, умрет.

Вышли звезды, грязь между ногами замерзла. Он очутился в бетонном блоке холода. Подняв голову, Альберт увидел Полярную звезду. И подумал о Кларе Фрис. В последний миг, прежде чем вокруг него сомкнулись руки старости, он потянулся за молодостью. Но для старика молодость так же далека, как и Полярная звезда зимней ночью. Наконец к нему пришло знание. Все прошло. Конец его жизни наступит сейчас, нежданный, как кораблекрушение во время внезапно поднявшегося шторма.

От холода тело потеряло чувствительность, но Альберт неподвижно застыл в грязи, как будто вознамерился умереть стоя. Он подумал о Кнуде Эрике, и его наполнило тепло. Это сердце напрягало последние силы.

А потом холод пошел в наступление и начал блокаду текущей по жилам крови.

* * *

Мы не знаем, так ли эго случилось. Не знаем, о чем думал и что делал Альберт в последние часы своей жизни. Нас там не было. У нас есть только его записи, среди которых находилось и то, что стало началом конца нашего города. Мы рассказали его историю, и каждый добавил что-то свое. Тысячи мыслей, желаний и наблюдений создали этот портрет. Альберт был сам по себе и все же свой, хоть во многом и отличался от нас.

Мы толпой ходили к Хвосту. Изучили место, где погиб Альберт. Засовывали сапоги в грязь. Пытались вылезти из этого болота. Одни говорили: «Да, он застрял». Другие: «Нет, мог освободиться». Или лечь и ползком выбраться из ловушки, расставленной холодом и грязью. Промокшие брюки и пальто — разве это цена, если речь идет о спасении жизни? Даже воспаление легких лучше, чем такой внезапный конец всему, а Альберт был сильным человеком.

Мы ничего не знаем, и каждый думает свое. Каждый ищет в нем что-то от себя. Одни хотели бы его осудить. Другие пытаются возвысить его над повседневностью. У всех свои мысли об Альберте. Мы следовали за ним повсюду. Следили из окон. Из уст в уста передавали его слова, не всегда с добрыми намерениями и, возможно, не всегда его собственные слова, а еще и те, что мы ему приписывали, когда считали, что они ему подходят или что он мог бы так сказать.

130