Мы, утонувшие - Страница 131

131

Мы снова и снова по косточкам разбирали его жизнь, как всегда поступаем друг с другом, ведя то тихие, то громкие беседы. Альберт был монументом, который мы сами же изваяли и воздвигли.

Мы полагали, что знаем о нем все. Но это не так. В конечном счете никто никого не знает.

Альберта нашли на следующий день.

Всю ночь шел снег, и утром на молу появились двое мальчишек. Они добрались до островка Калькоунен, полпути проделав на веслах, а полпути толкая ял по новенькому ледку, и теперь им грозила порядочная трепка — от отцов или любого другого, кто застукал бы их за этой опасной проделкой. Когда речь идет о мальчике, нарушающем правила поведения на воде, любой из нас имеет по отношению к нему отцовские права и обязанности.

Но взбучки они избежали.

Ребята увидели его с верхушки припорошенного снегом валуна, по которому скакали, как горные козлики.

— Снеговик! — закричал один, по имени Антон. — Кто это здесь слепил снеговика?

И они побежали по замерзшим камышам, которые бились друг о друга на морозе и звенели, словно лес стальных колокольчиков, побежали по мерзлой твердой грязи, по замерзшим лужам и мелким заливчикам.

Там он и стоял.

Картина навсегда врезалась им в память. Редкое зрелище. Некоторые говорят, небывалое.

Мертвый, вмерзший в землю между городом и морем, в Лаурисовых сапогах, возвышался Альберт.

III

Вдовы

В месяцы, последовавшие за смертью Альберта, с лица Клары не сходило такое выражение, словно деятельность ее мозга прекратилась. С отсутствующим взглядом она сидела в гостиной на Снарегаде. Мы видели ее, когда мимоходом бросали взгляд в окна освещенной гостиной, где она забыла задернуть шторы.

Вначале нам казалось, что она горюет.

Прошло много времени, прежде чем мы поняли, что заставило Клару погрузиться в задумчивость, которую легко было спутать с оцепенением рассудка, вызванным скорбью.

Бывает, что жизнь внезапно наполняет океан возможностей, их столько, что одна только мысль о необходимости сделать выбор может ввести человека в ступор. Не это ли выбило почву у нее из-под ног: бесконечность возможностей, водопад свободы, в котором обычный человек, не привыкший принимать решения, может утонуть?

И вот в один прекрасный день Клара заказала повозку, чтобы перевезти свою мебель. Затем позвала Эдит и Кнуда Эрика и, взяв их за руки, пешком пошла на Принсегаде, где ключом, который достала из портмоне, отперла пустой дом Альберта Мэдсена. Свою мебель она отправила на чердак. Мебель Альберта осталась стоять на своих местах. Клара сидела на его диване, спала в его постели, словно гость в чужой жизни. Экономка уволилась сама.

Сидя в эркере, Клара продолжала смотреть вперед отсутствующим взглядом.

Клара Фрис, вдова моряка, женщина скромного происхождения, унаследовала прекрасный дом, брокерскую контору и целый флот кораблей, в мгновение ока превратившись в одного из крупнейших судовладельцев города. На излете юности она потянулась за большим призом и выиграла.

При жизни Альберт на ней не женился. Но в смерти пошел ей навстречу.

Мы сразу принялись спорить, сколько же составляет ее капитал.

Мы не понимали, что самое интересное в наследстве Альберта не размер суммы, а власть, которую оно давало. Именно в те месяцы, когда Клара, застыв, сидела в эркере, решилась наша судьба.

Первое, что сделала Клара, покончив с раздумьями, — это отправилась к вдове художника на Тайльгаде. Проницательная Анна Эгидия в свое время разглядела уныние лишившегося отца Кнуда Эрика и поняла, что ребенку нужна поддержка взрослого мужчины. Так Клара Фрис и встретила Альберта и теперь хотела заплатить долг. Она сообщила вдове, что готова оказывать содействие в ее неустанном попечении о ближних. И даже больше. Сидя в гостиной с высокими окнами и картинами на стенах, Клара изложила свои планы о создании в Марстале детского дома.

— Он не должен походить на другие детские дома, — сказала она. — В нем дети будут чувствовать себя любимыми, а не помехой или, в лучшем случае, существами, которым позволено жить постольку, поскольку они способны приносить пользу. Нет, они должны чувствовать, что имеют право жить на свете ради себя самих. Самые нежеланные должны почувствовать себя желанными.

Ее голос странно дрожал, произнося слова, которые, казалось, должны излучать оптимизм и энергию, ведь речь шла о планах, призванных сделать жизнь лучше даже для пасынков бытия.

Вдова Расмуссен долго не отводила от нее взгляда.

— Вы ведь, кажется, и сами познали детский дом изнутри, не так ли? — произнесла она осторожно.

Клара Фрис кивнула и заплакала. Ведь это была ее история, то невыразимое, что она когда-то не смогла рассказать Альберту Мэдсену даже в момент душевной близости, когда он разгадал тайну тряпичной куклы Карлы, исчезнувшей в бездонных водах потопа.

Она выросла в детском доме в Рюслинге, на Фюне. Затем ее забрали. Забрали — так она и сказала, когда под материнским взглядом вдовы в конце концов наступил момент откровения. Не удочерили, нет, ведь ни о родительских чувствах, ни о родительской заботе не было и речи, когда ее, пятилетнюю, взял к себе хуторянин с Биркхольма; ему нужны были лишние руки — руки, не человек, и чтобы дешево обходились, как в смысле платы и содержания, так и чувств.

Клара горько рассмеялась.

О, когда доходило до чувств, им вообще не приходилось тратиться, ведь любовь была предметом роскоши, не предназначенным для сироты.

131