Мы, утонувшие - Страница 150

150

На следующий день он написал заявление об уходе.

Покидая Марсталь, Исаксен воспользовался паромом, как все путешествующие.

Ему здесь не место — таков был приговор.

Но так думали не все. Были такие, кто понимал, что судьбоносные пророчества, произнесенные им при вступлении в должность на обеде в гостинице «Эрё», начнут исполняться. Единственный, кто мог этому помешать, покинул остров. Не один только Фредерик Исаксен повернулся к нам спиной, всходя на борт парома. Спиной повернулся весь мир.

На причале стояла делегация шкиперов и штурманов. Они присутствовали в тот вечер в гостинице и слышали его великую речь.

От толпы отделился Командор. Он был самым ревностным сторонником Исаксена. Сам он, конечно, и не мечтал, что ему доведется ступить на палубу парохода. Но гордился своей дальновидностью.

Стояла дождливая осень. Исаксен держал в руке зонтик. Дул сильный западный ветер, верх хлопкового пальто промок и потемнел.

— Сожалею, что все так обернулось, — сказал Командор.

— Не жалейте меня, — ответил Исаксен и ободряюще улыбнулся, словно в утешении нуждался Командор, а не он. — То, что случилось, — моя ошибка. Надо было слушать внимательнее.

Командор засомневался, что правильно понял Исаксена.

— Чертовы бабы, — только и сказал он.

— Не упрекайте их, — возразил Исаксен. — Эти женщины оказались в непривычной ситуации. Они всего лишь делают то, что считают наилучшим.

С парома раздался предупредительный гудок. Наступило время отплытия.

— Куда направляетесь? — спросил Командор.

Он подготовил небольшую речь, да позабыл слова.

— В Нью-Йорк. Мёллер открывает новую контору. Заглядывайте, все заглядывайте, если будете в тех местах. Я всегда найду работу для марстальца.

Исаксен подал Командору руку. Затем подошел к каждому и попрощался. С парома донеслись крики. Он раскрыл зонтик и приподнял шляпу. Затем быстро поднялся по трапу.

И не осталось никого, кто не дал бы свершиться тому, о чем предупреждал в своей речи Исаксен: мы обречены стать аутсайдерами.

Птицедав

— А где Альберт похоронил Джеймса Кука?

Антон лелеял большие планы. Он стал предводителем Северной банды, но ему этого было мало. Сколько мы себя помнили, наш город был поделен между двумя бандами, Северной и Южной. Но теперь мальчишки с улиц Нильса Юля и Торденскьоля начали создавать свои собственные. Они еще не вполне порвали с Южной бандой в отличие от Кристиана Силача с Леркегаде. Парню повезло с фамилией, и он назвал банду в свою честь: Силачи.

Антона тревожило такое развитие событий. Он хотел быть пионером во всем и теперь, по его собственному выражению, боялся, что его обойдут с кормы.

Он подговорил Кнуда Эрика украсть сапоги Альберта, хранившиеся на чердаке дома на Принсегаде. Сапоги были завещаны музею и пылились в ожидании энтузиаста, который этот музей организует.

Идея была такая: назвать новую банду в честь Альберта и принимать в нее только тех, кто готов поклясться умереть, так сказать, в сапогах. Антон примерил сапоги, огромные и изрядно поношенные, но они оказались ему велики.

Однако применение им все же нашлось. Антон решил надевать их на церемонию приведения к присяге новых членов Банды Альберта. Будут вставать на колени и целовать носки сапог.

Кнуд Эрик и Вильгельм возразили, что ни одного нормального мальчишку на такое не сподвигнуть, а нормальные мальчишки в банде нужны, если Антон хочет, чтобы она хоть чего-нибудь да стоила. Сами они тоже этого делать не собирались.

Ими внезапно овладело упрямство, неожиданное для них самих.

В итоге Антону пришлось сдаться, и они сообща решили, что новые члены, вместо того чтобы целовать сапоги, должны будут надевать их для принесения клятвы. Так как-то достойнее. Антон и сам это понимал. А главной реликвией банды станет голова Джеймса Кука. Такая тайна сплотит всех крепче некуда.

Итак, дело было за головой. А она покоилась на дне морском.

Хельмеру со Скоугюден, члену Северной банды, разрешили взять дедушкин шмак. На борту находилось семеро, но лишь Вильгельм и Кнуд Эрик были посвящены в тайну. Остальным Антон просто велел нырять в проливе Мёркедюбет в поисках сокровища. Он описал деревянный ящик, в котором покоилась голова Джеймса Кука. Но не сказал, что лежит в ящике. Заметил только, что зрелище не для слабонервных.

Торденскьоль сидел на банке рядом с хозяином, глядя на нас своими плоскими непроницаемыми глазами. Время от времени он взлетал в голубое небо и без предупреждения нырял. Возвращался и вновь усаживался на банке. Закидывал голову с острым клювом. Внутри его покрытой перьями шеи шла работа. Не обращая на нас никакого внимания, он глотал рыбу.

— Молодец, Торденскьоль, — похвалил Антон.

Он всегда говорил с чайкой, будто это была собака.

— А сокровище имеет отношение к англичанам? — спросил Улаф, крупный, крепкий пацан с челкой.

— В каком-то смысле, — ответил Антон. — Больше ничего не скажу.

Кнуд Эрик и Вильгельм переглянулись.

Они принялись нырять в Мёркедюбет. Стоял безоблачный июньский денек. Тишь да гладь. Вода прозрачная, но дно скрыто колышущейся сине-зеленой вуалью. Один за другим ребята исчезали в глубине, и с каждым метром видимость все ухудшалась. Дно встретило их непроницаемой завесой. Когда водоросли, отрастившие длинные мягкие пальцы, тянулись за ними, касаясь живота и груди, по коже пробегали мурашки. Мальчиков окружила колония покачивавшихся медуз. Из укрытия внезапно выпрыгнула камбала. Сокровище не показывалось. Они переплывали с места на место, все больше замерзая. Самым выносливым оказался Антон, губы его дрожали, но он снова и снова нырял сквозь зеркальную поверхность воды.

150