— А как он срал-то? — задался вопросом Альгот.
— Вряд ли это было самой большой его проблемой. Скорее наоборот, найти бы, что в себя запихнуть. — Дрейман ткнул пальцем в сторону отощавшего мальчика: торчащие кости говорили сами за себя. — Вот одежду с него снимали, так представь, как будто открыл банку сардин и обнаружил там груду костей.
Они растерли тело Вильгельма ромом. Затем переодели его в чистое, завернули в плед и уложили в койку. По очереди дежурили. Он проспал около полутора суток. Кнуд Эрик от него не отходил, и Баер не возражал. Рикард и Альгот ушли поспать, Баер и Дрейман по очереди спали в каюте штурмана. Все правила послали к черту. Холод сблизил их, а изуродованный силуэт «Анны-Марии» на фоне серого неба постоянно напоминал о судьбе, что ожидает впереди, если не повезет.
Посреди ночи Вильгельм открыл глаза. Единственным источником света в каюте была керосиновая лампа, прикрученная к переборке.
— Есть хочу, — произнес он, совсем как ребенок.
Баер, дремавший, сидя рядом с Кнудом Эриком, вскочил с дивана.
— Ах ты господи, — произнес он сонным голосом. — Проснулся сынок землекопа. — И, покачиваясь, двинулся в сторону койки с бутылкой рома в руке. Приподняв голову Вильгельма, он приложил бутылку к его губам. — Давай, сынок, глотни. Помогает.
Вильгельм отпил, но поперхнулся, почувствовав резкий вкус неразбавленного рома.
Баер выпрямился.
— Дрейман! — заревел он так, что слышно было по всей корме. — Парень проснулся. Давай говядину.
Шатаясь, Дрейман вошел в каюту:
— Есть, капитан. — Он выпрямился по стойке «смирно» и показушно отдал честь. — Сейчас Дрейман приготовит тебе такое воскресное жаркое, век не забудешь! — И он подмигнул Вильгельму, который слабо улыбнулся в ответ. — Но сперва, думается мне, надо дать мальчику пару печений, капитан.
Баер вынул банку печенья и протянул пару штук Вильгельму. Тот с трудом принялся жевать, как будто челюсти отвыкли от движения.
Все трое разглядывали его с таким видом, словно в первый раз видели человека, поглощающего пищу.
— Что же ты ел? — спросил Кнуд Эрик.
Вильгельм жил сухарями, пока те не кончились. Волны смыли все. Включая камбуз и провиант. Гарсон к этому моменту погиб. Спасательную шлюпку сорвало ветром, пронесло по палубе и швырнуло на мальчика, размазав его по фальшборту. Что стало с матросами, Вильгельм не знал. Предполагал, что их смыло за борт. А вообще-то, он утратил представление о времени и понятия не имел, сколько «Анна-Мария» простояла во льдах.
Мальчик говорил еле слышным голосом, делая долгие паузы. Совсем не как прежний Вильгельм.
— Сухари были испорченными, — говорил он. — Совсем промерзли, приходилось подолгу держать их во рту, чтобы оттаяли. Я так боялся, что с ними и черви оттают и примутся у меня во рту ползать. Но они от холода перемерли. И я их тоже ел.
— Уверен, что своим спасением ты обязан червям, — сухо сказал Дрейман.
Кнуд Эрик смотрел на Вильгельма. Теперь он понял, почему голос истощенного мальчика, лежащего в шкиперской койке, не похож на голос друга его детства.
— Ты больше не заикаешься! — воскликнул он.
— Правда?
Подошли Рикард и Альгот. Все они стояли в каюте, глядя на Вильгельма, словно он был самой большой диковинкой на свете. Перед ними лежал мальчик, который не только мог жевать печенье, но и говорил чисто!
— О, теперь я тоже заметил, — сказал Дрейман. — Стоит только помолчать подольше, и заикания — как не бывало.
— Я не молчал, — произнес Вильгельм своим новым голосом.
— А с кем же ты говорил, осмелюсь спросить?
— Я читал вслух сборник библейских проповедей для флота, который принадлежал шкиперу. Каждый день, по многу часов. Ходил по палубе. Остальные же умерли. Было очень тихо.
— Хельмер! — заревел Баер. — Где это чертов мальчишка? Надо мясо поставить.
Они обернулись, чтобы посмотреть на Вильгельма.
Голова мальчика склонилась набок, глаза закрылись. Он снова уснул.
Рикард и Альгот переправили на борт мертвых штурмана и капитана «Анны-Марии». Положили их на доски от обшивки, пронесли по ледяной равнине и уложили на палубу. Дрейман завернул тела в парусину. Лицом вверх, они лежали на спине, ожидая, когда тронется лед и их похоронят в море. Капитан Хансен когда-то был тучным мужчиной. Холод и голод не сумели до конца справиться с его телом. Живот выдавался под парусиной. Сдаться его, скорее, заставили возраст и немощь. Лет ему было под шестьдесят, серьезный возраст для Северной Атлантики.
Штурман, двадцатисемилетний Петер Эриксен, по сравнению со своим капитаном занимал совсем немного места. В Марстале он оставил вдову и двух маленьких дочерей. Пока они ничего о нем не знали. Почему он сломался, а Вильгельм выжил? Штурман «Анны-Марии» лежал на палубе этаким огромным вопросом без ответа. Кнуд Эрик смотрел на контуры лица, слабо вырисовывавшиеся под парусиной, и думал о своем отце.
Баер часто приходил и стоял, задумчиво глядя на усопших. Он знал шкипера Хансена и, верно, задавал себе тот же вопрос. Их корабли отплыли от берегов Исландии с промежутком в одну неделю. На месте Хансена мог быть и он. Баер держал в руках сборник проповедей. Время от времени он его почитывал. Вильгельм подарил ему книгу, и капитан, видимо, упражнялся в чтении последования отпевания усопших на море.
Вильгельм оклемался настолько, что поднялся с кровати и вышел на палубу. Он попросился помогать на камбузе. Провианта пока хватало, и, когда воссоединившимся друзьям необходимо было побыть наедине, они освобождали Хельмера и отсылали его в кубрик. Уходил тот неохотно. Камбуз, помимо каюты шкипера, был самым теплым помещением на судне. Кроме того, Хельмер был уверен, что, как только он выйдет за дверь, эти двое начнут откровенничать, а ему, как и всем младшим, ужасно хотелось послушать рассказы более опытных товарищей.