Мы, утонувшие - Страница 183

183

Один из них закричал.

Крик потонул в оглушительном взрыве. Херман всматривался в темноту, пытаясь определить, откуда раздался грохот, и тут его взгляд упал на револьвер. Это он стрелял.

Не разобравшись, попал он или нет, Херман помчался прочь. Из-за спины доносились шаги и выстрелы. Он едва не остановился, чтобы оглянуться, но кровь пульсировала в висках, и что-то гнало его вперед. Голова была совершенно ясной. Лишь ноги стучали как барабанные палочки. Как будто обладали собственной волей.

Он завернул за угол и пробежал еще немного. А затем контроль над мышцами вернулся. Херман остановился и, напряженно вслушиваясь, прижался к стене. Поначалу до него не доносилось ни звука. Затем он услышал, как вдалеке кто-то бежит. Сначала с одной стороны, потом с другой. Прозвучал выстрел, затем еще и еще, они следовали быстро, пока не слились в долгом треске, похожем на пулеметную очередь. Зазвучали команды, стук сапог, словно в движение пришла целая армия. Где-то заурчал мотор.

Это он своим выстрелом разорвал тишину, он привел в действие мину, и она взорвалась, и миной этой был весь город.

Со всех сторон его обступили темные улицы и оружейные залпы. Стрельба то усиливалась, то стихала, уступая место напряженной тишине. Кто в кого стреляет? Военные в бастующих, а бастующие в военных? Или наступил хаос? Может, это революция? Дикие звери, сцепившись во мраке, с шипением бьют друг друга когтистыми лапами, а затем отползают назад, в тень? А может, революция — это бунт револьверов, может, в ночи они обрели власть над своими хозяевами и ведут разговор с кровью, зовут ее, манят, и вот она уже наводняет улицы города?

Может, они стреляют друг в друга, чествуя наступление нового порядка, где нет больше ни добра, ни зла, ни структуры, ни хаоса, а лишь неукрощенная жизнь, город из камня, орошенного символом этой жизни, кровью?

Он снова бежал, тяжело дыша, но не останавливаясь. Его тяжелое тело неслось по улочкам, как бешеный носорог. В одном месте в него выстрелили. Он услышал, как пуля попала в стену за спиной. В другом он наскочил на двух мужчин, прятавшихся в подворотне, выстрелил в их сторону и помчался дальше. Кто были эти люди? Попал он или нет?

Ему было все равно.

В какой-то момент он заметил идущий строем взвод солдат и укрылся в подворотне, но не успели они пройти, как он уже бежал дальше. Обернувшись на бегу, Херман выстрелил в их сторону.

Он добежал до улицы, перегороженной баррикадой. За баррикадой двигались тени. Было слишком темно, чтобы понять, что происходит, но он инстинктивно почувствовал: это революция, бунт, они здесь, чтобы пустить друг другу кровь. Это братство солдат и бунтовщиков. Их объединила жажда убийства.

Его окликнули. Он ответил на своем ломаном моряцком испанском и получил предложение присоединиться к защитникам баррикады. Херман продемонстрировал свой револьвер, его похлопали по плечу, назвали compañero, значение слова он понял и счел его наивным, как и самих революционеров. Ему было плевать на их дела. Им, чтобы разрядить револьверы, нужно алиби. Ему — нет.

Баррикаду обстреляли. В темноте раздались ответные выстрелы. Он увидел пламя, вырывающееся из стволов револьверов. Почувствовал на щеке что-то теплое. Ранен? Но тут мужчина, стоявший рядом, повалился на него. Голова какое-то мгновение покоилась на плече Хермана, как будто человек уснул. Рукав Хермана пропитался кровью. Затем раненый медленно соскользнул на землю.

Выстрелы усилились. На другом конце улицы мелькали вспышки. Шум оглушал и опьянял.

Он почувствовал, как сквозь кожу пробивается сухой лихорадочный жар, словно сердце горело в огне: он жив!

Выстрелы приближались. Солдаты пошли на штурм. Защитники баррикады начали покидать ее. В темноте он слышал, как они убегают, и сам сорвался с места и понесся как угорелый. До ушей донесся смех, его собственный смех. Затем перед ним на дороге очутилось распростертое тело. Он перемахнул его одним прыжком. Кто-то схватил его за руку и потащил в переулок, а затем в подворотню. Они перелезли через стену, затем еще через одну. Херман пробормотал gracias, хотя на самом деле ему было все равно. Тело взывало к нему исступленным свидетельством его собственного бессмертия. Револьвер он продолжал сжимать в руке.

Он как будто всю жизнь прожил в этом темном городе, и все прежние события терялись в своей незначительности. Чувство нахлынуло внезапно. В эту ночь он обрел свободу. Там, на темных улицах, которые вместо фонарей освещали револьверные вспышки, где в сточных канавах текла кровь, он не чувствовал себя неполноценным. Он просто был. Был кровью, телом, инстинктами и рефлексами. Был своим револьвером и через него — единым с теми, кто, как и он, с оружием в руках шел в ночь. Единым со всеми мужчинами, с жизнью и смертью.

С холмов за городом по бульвару в его сторону катилось большое красное ядро. Это вставало солнце. Все вокруг запестрело цветами, сначала бледными, затем яркими. Он встречал рассвет со смесью разочарования и облегчения. Свет солнца как будто разогнал ночной хаос и указал домам, а через секунду укажет и людям их место.

Херман оглядел себя. Рубашка вся в пятнах крови. Он сорвал ее и бросил на дорогу. Руку оттягивал револьвер. Поколебавшись секунду, он выпустил оружие и двинулся дальше.

Пришел на большую площадь. Кругом валялись опрокинутые столы и стулья. Мужчины в форме убирали трупы. Скоро и плиты отмоют от крови. День возвращается.

Херман спокойно пересек площадь. Один из солдат крикнул что-то и направился в его сторону. За ним последовали двое других. Они оглядели его. Голый торс, остро пахнущий потом, короткие светлые волосы, красное от ветра, вина и солнца лицо. Кто он? Моряк, в азарте позабывший о времени и месте и комендантском часе?

183