От него воняло.
Они решили, что постелью и женщиной. Он понял это по их лицам. И ухмыльнулся. Они ухмыльнулись в ответ. Самый высокий показал пальцем на щеку Хермана. Прикоснувшись к щеке, он нащупал засохшую кровь в том месте, где лицо задела пуля.
— Mujer, — сказал он. — Женщина.
— Mujer, — засмеялись они.
Один из них рукой изобразил кошачью лапу.
Он стрелял в них ночью, а они стреляли в него, тени, стрелявшие в теней. А теперь, в первых лучах солнца, они были просто мужчинами. Солдаты отпустили его.
Херман спустился в гавань и нашел ялик. Отвязал его и неторопливо погреб к «Кристине».
На следующий день Херман был тихим. Члены команды на него косились. Они заметили его отсутствие, но ничего не сказали. Время от времени на его губах появлялась загадочная, рассеянная улыбка, прежде им незнакомая. Они настороженно переглядывались.
Что наступает после затишья?
Ивар оценивающе оглядел массивную спину Хермана. Лишь Баер, казалось, ничего не замечал.
Херман отмечал их взгляды. Что они о нем думали? Что, по их мнению, он делал в Сетубале после наступления комендантского часа? Может, считают, он по девкам ходил? Почему тогда не спрашивают? Боятся услышать ответ?
Забастовка была прервана. «Кристина» пришвартовалась. К ней подошли две баржи, и портовые грузчики принялись разгружать рыбу. Баер поехал в город закупать провиант и взял с собой фрекен Кристину. Вернулся он в приподнятом настроении и сообщил, что судовой поставщик пригласил их пообедать. Они ели рыбу с жареными оливками.
— Вы представляете, все окна в ресторане выбиты. Неужели ночью случилась революция?
Херман улыбнулся. Но промолчал. Остальные внимательно на него посмотрели.
Он видел мужчин на борту корабля. Видел грузчиков, работавших в трюме и на причале. Он видел, как рыбаки уходят в море в пустых лодках. И как возвращаются с полными сетями. Видел солдат со штыками на изготовку. Видел жителей Сетубала. Его взгляд охватывал весь мир. Он чувствовал, что время остановилось и в наступившей тишине ему открылись все загадки мира.
В этот ли миг он обрел роковую уверенность в том, что фрекен Кристина будет принадлежать ему?
«Кристина» подняла паруса, и они покинули Сетубал. Первые два дня в корму дул южный ветер. Затем начался штиль. Они стояли с поднятым фок-стакселем и топселем. Штурвал не требовал заботы. В море по инерции ходили волны. Вода доходила до фальшборта. Высокое полуденное солнце выжигало цвета моря и неба, пока все не сливалось в белый жаркий туман. «Кристина» поднималась и опускалась в такт медленному дыханию моря. Мир словно впал в дремоту. Они бродили по судну как лунатики и дышали в такт движению волн.
Фрекен Кристина вышивала на палубе. Никто не разговаривал. Баер подсел к дочери со сборником проповедей. Они молчали, сидя рядышком, и было видно, что слова им не нужны. Он переворачивал страницу, бросал рассеянный взгляд на море и возвращался к книге. Она вышивала, загорелая, волосы распущены. Хельмер разносил кофе.
Последние теплые деньки перед Бискайским заливом.
На следующий день по-прежнему стоял штиль. Около семи вечера посвежело, Ивар и Кнуд Эрик полезли ставить паруса. За ночь еще похолодало. Фрекен Кристина показалась на палубе ближе к полудню, в лицо ей ударила волна. Она вытерлась и засмеялась, глядя на Ивара, стоявшего у штурвала. Затем со знанием дела поглядела на паруса. Ночью гафельные паруса зарифили, из прямых остались брифок и нижний марсель. Бом-кливер натянут, скоро его уберут.
— Полощет-то как, — произнесла девушка, и на ее мокром лице расцвела улыбка.
Она надела башмаки отца и огромную штормовку. На голову повязала платок, который теперь насквозь промок. Отжав, девушка сунула его в карман куртки. Густые каштановые локоны развевались на ветру.
Мы прошли мимо двух рыбацких лодчонок, держащих курс на юг. Фрекен Кристина встала рядом с Иваром, провожая их глазами. Лодки страшно качало, они исчезали в подошве волны, но тут же появлялись на гребне новой. Она следила за ними, словно ища опоры. Лицо было какое-то напряженное, вдруг она поднесла ладонь ко рту и подбежала к борту. Ивар тактично отвернулся.
Кристина вернулась:
— Я лучше спущусь в каюту.
Он кивнул.
Около полудня снова поднялся ветер. Только теперь он дул в противоположную течению сторону, и «Кристину» сильно болтало. Форштевень то и дело погружался в воду.
Херман взялся за штурвал.
— Нужно убрать бом-кливер, — сказал он Ивару.
Матрос уставился на него:
— Хочешь, чтобы я лез на бушприт?
— А что, не понятно?
— Скажи-ка, видишь ли ты то же, что и я? — Теперь Ивар открыто ему противоречил.
— Я вижу, что бом-кливер нужно убрать.
— А я вижу, что бушприт постоянно находится под водой.
— Что, боишься намокнуть?
Херман не скрывал презрения.
— Если не приведешь к ветру и не сбавишь скорость, я туда не полезу.
Они уставились друг на друга.
— Ты что мне, приказываешь?
— Ты штурман, я матрос. Я лишь призываю тебя сделать то, что сделал бы любой человек, мало-мальски знакомый с мореходным делом. Или же бом-кливер останется на месте.
Херман отвел взгляд. Он знал, что Ивар прав. Безответственно посылать человека на бушприт, когда нос так сильно погружается в воду. Он ослабил хватку, и корабль привелся к ветру. В это мгновение фрекен Кристина вышла из каюты. Рот она прикрывала ладошкой, словно ее опять тошнило. И тут взгляд девушки остановился на этих двоих, стоящих друг напротив друга. Она переводила глаза с одного на другого, продолжая закрывать рот рукой.