Мы, утонувшие - Страница 30

Как начался большой пожар 1815 года? Разве ночью по улицам ходили специальные люди, поджигая соломенные крыши? Нет, он начался из-за опрокинутой свечки в доме на Принсегаде. И всего-то. Огонь перекидывался с одного строения на другое. Каждый третий дом в городе сгорел дотла. Зарево аж в Оденсе было видно.

Бабушка Альберта, Кирстине, до сих пор вспоминала о том пожаре с ужасом.

— Бабуля, расскажи мне о большом пожаре, — попросил Альберт, придя к ней в гости и усевшись у печки.

И бабушка рассказала о служанке по имени Барбара, дочке Петера, которая октябрьским вечером, при свете сальной свечки, чесала лен на гумне у Карлсенов, что на Принсегаде. И приспичило ей вдруг письмо почитать от парня, этой дурехе. Попала она в беду, и хотелось ей знать, что себе думает парень, ведь его была вина. Да повалила, растяпа, свечку, очес и загорелся, и тут уж весь город попал в такую беду, что ей и присниться не могло.

— Вуффф! — воскликнула бабушка, подняв руки.

Это должно было изображать голодное пламя, поднявшееся в небо сквозь соломенную крышу. Тому, кто узнал, что такое огонь, никогда этого не забыть.

— Молитесь Господу нашему, чтобы вам не довелось пережить того, что пережили мы, — прибавила бабушка, закончив рассказ.

Но Альберт поступил иначе. Он молился Господу нашему о том, чтобы Тот помог ему выпустить огонь на свободу.

Настал канун Нового года. Мы по традиции поели вареной трески с горчичным соусом, а затем побежали на темные зимние улицы. Мы делали то, что и всегда: колотили в двери, шумели. Валили заборы, кидались глиняными горшками. Поймали собаку, обвязали веревкой и подвесили вниз головой на дереве — так она и висела, пока на вой не пришел хозяин, которого мы закидали горшками.

Под одежду мы запихали солому. Ждали лишь, когда стемнеет, чтобы окружить дом Исагера. В доме еще горел свет. Мы кинули в окна его гостиной пару горшков. Раздались вопли его женушки и сразу после этого — шум в прихожей.

В дверях, с палкой в руке, показался Исагер.

— Негодяи! — закричал он.

— Кричи-кричи, — отозвались мы и метнули в него еще пару горшков.

Один горшок попал учителю в плечо, на фрак пролилось мерзкое вонючее содержимое. Крик учителя потонул в клокочущем кашле, словно его рвало. Еще один горшок залетел в прихожую. Йосеф и Йохан, глядя в окно, смеялись над отцом. Им никогда не разрешали похулиганить в новогодний вечерок. И вот — они отомщены. Но братья не знали, что их ждет: мы ведь им ничего не сказали.

Мы побежали по Сколегаде. Исагер припустил следом, занося палку для удара. С другой стороны дома послышался звон стекла, и мы поняли, что Нильс Петер и Альберт разбили окно в спальне и кинули туда горящую солому.

Ну, началось.

«Выходи, а то сожгу!»

Мы свернули на Твергаде и побежали обратно по Принсегаде. Позади слышались крики Исагера. Мы обманули его, сделали круг и вот опять стоим у школы. Чувствовалось, что ветер усилился. Днем раньше началась оттепель, и большая часть снега растаяла. Зиму прогнал теплый западный ветер. Завывая, он носился по городскими улицами.

И тут вспыхнуло пламя.

Мы разбили окна с обеих сторон дома. Исагер, припустив за нами, оставил открытой дверь. И вот западный ветер прошелся по дому и раздул горящую в спальне солому. Мы никогда еще не видели пожара, от этого зрелища по коже пробежал мороз. Вот как он выглядит, ненасытный огонь! Неистовый! Мы даже представить себе такого не могли. Пламя рвалось сквозь крышу. Внутри было светло, словно за разбитыми окнами горела тысяча сальных свечей. А затем пламя вырвалось через все проемы.

Исагер закричал. Мы увидели, как толстая учительша, покачиваясь, пролезает в дверь. На лестнице она упала и уселась прямо на землю у нижней ступеньки. Там она и осталась, громко стеная и плача, как ребенок.

Исагер подбежал к жене и принялся колотить ее тростью, словно в поразившем семью несчастье была виновата она.

Йосеф и Йохан стояли, глядя на происходящее, словно это их не касалось. Из дома напротив спешил Йорген Альбертсен.

Мы стояли на другой стороне Киркестраде. Компания наша разрасталась с каждой секундой. Нам хотелось громко кричать «ура», но мы знали, что это глупо, и шептали стишок об улитке, со смехом косясь друг на друга.

Пришло время и нашему мучителю пострадать.

Взрослые бежали с ведрами, но зря. Западный ветер разошелся не на шутку Он не только дьявольским штормом промчался по дому Исагера, подпалив шторы, обои, мебель, крышу, — нет, он понес огонь дальше. На крыльях западного ветра пламя перекинулось с дома Исагера на дом Дреймана, с дома Дреймана на дом Кромана.

Маленький Андерс больше не шептал потешку про улитку. Нет, он кричал. Горел его дом, и он видел, как мать выбегает на улицу с супницей из английского фаянса в руках — самой красивой вещью в доме. Вскоре вся та сторона Сколегаде была объята огнем, и снова пошел снег. Но этот снег был, верно, творением самого дьявола, потому что он был черным.

Лишь на пересечении с Твергаде огонь остановился. Слишком широкой была улица, к тому же крыши домов на другой стороне покрывала черепица. На брусчатку падал дождь из углей, и у тех, кто осмеливался пройти по улице, на одежде оставались прожженные дыры.

Огонь и дым поднимались в небо, подобно развевающемуся хвосту огненного дракона, осадившего всю Сколегаде.

Наконец прибыл пожарный насос. Лошади ржали от страха. Они не привыкли к огню. На Сколегаде им никак было не попасть из-за жара, и насос остановился на углу Твергаде. Пожарные пытались помешать распространению огня. На Сколегаде все застопорилось. Мы тоже помогали, нас позвал Левин Кроман, но теперь жар стал нестерпимым. К домам и подойти было нельзя. Мы стояли на другой стороне, прижавшись к стенам уцелевших домов, со своими ведрами, и слезящимися глазами созерцали бушующее море огня.