Мы, утонувшие - Страница 54

Мы долго на него смотрели. Расстояние между нами не сокращалось. Я покосился на Джека, но промолчал. Ждал, когда тот схватит винтовку и оборвет жизнь, которую сам в добрый час сохранил. Но капитан ничего не предпринимал.

Через какое-то время он повернулся к штурвалу и приказал мне выправить курс. Время от времени я оборачивался и высматривал каноэ. Туземец держался позади. Расстояние между нами оставалось прежним. Он не приближался, но и не отставал.

Так прошло два часа. Я смотрел на нашего преследователя, и мое представление о нем менялось. Я видел человека в каноэ, плывущего в одиночестве по морю. Он уже не был туземцем, членом дикого племени, которое недавно на нас напало. Я уже и не знал, кто он и чего от нас хочет, преследователь он или терпящий бедствие. Я видел лишь беспредельное море и затерявшуюся в нем фигурку. Чувствовал, что туземец, должно быть, вестник, но не знал, что он хочет нам рассказать.

— Этому надо положить конец, — сказал наконец Джек Льюис.

И я понял, что ничего не могу поделать.

Он вернулся к своей винтовке, поднял ее. Я не смотрел на него. Я не сводил глаз с одинокого гребца, словно желал попрощаться с ним в те минуты, что еще у него остались, и увериться в том, что не забуду его. Лишь мои воспоминания станут ему надгробием.

Он, должно быть, видел, как Льюис наставил на него винчестер, потому что внезапно поднялся и прижал собственное ружье к плечу. Прозвучал выстрел из винтовки капитана. В тот же миг ружье туземца сверкнуло. Они выстрелили одновременно. И тут наш преследователь опрокинулся на дно каноэ и больше не встал. Каноэ развернулось поперек кильватера и закачалось на волнах. Расстояние быстро увеличивалось. Лодка с мертвецом должна была вот-вот исчезнуть из виду.

Я был так занят судьбой туземца, что не заметил происходящего на борту «Летящего по ветру». Но тут услышал громкий стон капитана, а повернувшись, увидел, что тот распростерся на палубе и на груди его расплывается красное пятно. Пуля туземца также нашла свою цель.

Канаки встали на колени вокруг своего капитана, на лицах у них застыло вопросительное выражение, как будто они ждали приказа. Они что, не понимают, что Джек Льюис умирает у них на глазах?

На секунду мне показалось, что они, быть может, считают его бессмертным, потому что его действиями всегда управляла та же непредсказуемая жестокость, что и действиями их богов. Одному из канаков Джек отрезал ухо, и я ни разу не слышал, чтобы капитан говорил с ними другим тоном, кроме приказного. Они были пешками в игре, которая их не касалась, но могла стоить им жизни. Льюис жертвовал жизнями без объяснений, так почему бы им не считать его богом?

Разве не так действуют боги? С непостижимостью, которую не отличить от случайности? Верующие молятся, приносят жертвы. Но еще ни один верующий не придумал, как гарантировать исполнение того, о чем он просил в молитвах.

Когда я увидел Джека Льюиса, распростертого на палубе, с расплывающимся на груди кровавым пятном, до меня дошло, что и для меня он стал богом. Он обещал доставить меня к моему «папе тру», а вместо того взял к себе на корабль, где трюм был полон людей, которых он называл свободными, и отвез на неизвестный остров, где я стал свидетелем таинственной сделки и жестокой расправы.

Я плыл с ним, чтобы разгадать тайну, но получил лишь новую загадку. Я был всего лишь одним из его канаков. Но я был белым человеком и чувствовал, что Джек задолжал мне разгадку. А теперь он умирает, и, пока не поздно, я хочу услышать объяснение.

Приказав одному из канаков встать за штурвал, я подошел к Льюису. Мне не доводилось видеть смерть, как ее видел мой отец: он-то был на войне, и, покуда «Кристиан Восьмой» шел ко дну, вокруг него гибли люди. Я видел, как люди выпадают за борт, исчезают в море, но это другое. Они просто исчезали в волнах и начинали, уже невидимые, свой одинокий путь в глубины. Они не умирали на моих глазах. Просто исчезали из поля зрения.

И вот теперь Джек Льюис должен умереть. Я был в этом уверен, как был уверен и в том, что в этот миг, лежа на палубе, он являет собой статую бога, сброшенную с пьедестала. Сейчас статуя расколется, а внутри обнаружится голый человек. Он был Джеймсом Куком в бухте Кеалакекуа. Рана кровоточила, и через мгновение он совершит ту же глупость, что и Кук.

Джек Льюис уставился на меня, и я понял, что ошибся. Он был повержен, но оставался богом. Во взгляде его не было страха, и я не знаю, почему думал, что увижу именно страх. Почему не печаль из-за того, с чем приходится прощаться, почему не сожаление о том, чего не успел? Почему не ярость?

Я видел, как капитан потерял самообладание, когда пришлось использовать драгоценные жемчужины вместо пуль. Не так ли он воспримет и смерть? Как утрату жемчужины?

Я был молод и не думал о смерти. Может ли быть, что чувства, пробуждаемые мыслями о смерти, являются предвестниками тех чувств, что будешь испытывать, когда она явится за тобой?

Теперь мне предстояло это узнать.

— Принеси виски.

Джеку приходилось сглатывать между словами, но в голосе чувствовалась прежняя властность.

Бессильной рукой он похлопал по палубе, словно приглашая меня в последний раз выпить в своей каюте.

— И Джима.

Я уставился на него.

— Ты оглох?

В растерянности я затряс головой, а потом, следуя приказу, спустился в каюту. Я вынул ужасную голову из свертка и поместил ее рядом с Джеком. Затем открыл бутылку и плеснул виски себе на руку. Я никогда не имел дела с огнестрельным ранением, но полагал, что рану следует промыть алкоголем.