— Имени я не назову, ради его живущих ныне потомков, — произнес Альберт с трибуны.
Все повернулись и посмотрели на шкипера Ханса Петера Левинсена, который впоследствии стал одним из самых ревностных и щедрых жертвователей на сооружение памятника, как будто через восемьдесят восемь лет наконец получил шанс стереть пятно позора со своего рода.
Наконец Альберт вспомнил о 28 января 1825 года, дне рождения короля Фредерика Шестого, когда под знаменем единства на льду собрались сто человек, чтобы заложить первые камни строительства. Сама природа им помогала. Не встал бы лед в ту зиму и в последующие — не уложить бы им камни. Но строительство удалось завершить — и мол стал вечным знаком того, на что в упорстве и единстве способен человек.
— Глядя на мол, — обращался он к собранию, — вы видите гигантские камни. Но никогда не забывайте, что истинным строительным материалом являются непреклонная воля и сила рук.
Он закончил свою речь напоминанием о том, что пионер Расмус Йепсен был награжден почетным крестом ордена Даннеброг. Моряки, независимо от того, насколько неуправляемыми и своевольными они кажутся, по природе своей роялисты и консерваторы, и такие слова не могут не произвести на них впечатления. Именно в этот момент зал и разразился спонтанными овациями. Альберт позволил себе принять этот знак уважения собственной персоне как инициатору создания памятника, в глубине души сознавая, что его недостоин, поскольку все, что он делал в лихорадке и эйфории этих дней, имело под собой зыбкую нематериальную почву, основывалось на видениях эфемерных, как облака.
Утром 19 июля с почтовым пароходом из Свеннборга посмотреть на камень прибыл скульптор Йоханнес Симонсен. Он объявил, что камень идеально подходит для их цели, сделал наброски, дал указания по поводу очистки камня от водорослей и отбыл обратно в Свеннборг. Камень покрыли хлорной известью, затем отмыли слабым раствором соляной кислоты. Для фундамента выкопали двухметровую яму и заполнили ее бетоном. В начале августа были отлиты фундамент и металлическая ограда. В середине августа камень установили, в работах принял участие сам Альберт вместе с некоторыми другими членами комитета.
В тот же день в гавань вошли шесть торпедных кораблей. Флаги на них были подняты, как и на прочих кораблях, стоявших в гавани, и вскоре причал кишмя кишел любопытными. В первый раз в Марстальский порт зашли военные корабли. Даже члены комитета прервали работы по установке памятника и спустились к Дампскибсброен посмотреть на корабли.
Вечером в отеле «Эрё» устроили празднество по случаю прибытия офицеров. В торжестве принял участие и Альберт. Вид стройных, стального цвета корпусов у Дампскибсброен заставило его испытать странное недомогание, приступ головокружения, как тогда, в море, когда он осматривал будущий памятник. На протяжении всего обеда он сидел с отсутствующим видом, некоторые из присутствующих это заметили, однако отнесли его рассеянность на счет огромного напряжения, которому он подвергался на завершающей стадии водружения памятника.
Несколько раз ему казалось, что они находятся в море, сидят за столами, плывущими прямо по воде. Он чувствовал, как в такт движению волн качаются стулья. Видел, как внизу, в серо-синих глубинах, носятся черные тени.
Чей-то голос вернул его к действительности. К нему обращался с комплиментом командующий эскадрой торпедных кораблей Густав Карстенсен:
— Я слышал о деятельности по сооружению памятника, которую вы возглавляете. Мне рассказали, как вы все сообща тянули его до места. Да… где молодость, там энергия. Надо только собрать ее. Как капитан, вы должны понимать значение дисциплины.
— Я верю в равновесие сил и единство, — произнес Альберт.
— Единство, конечно, важная вещь, — сказал командор и задумчиво уставился перед собой, словно в ответе Альберта услышал ключевое слово, позволившее ему развить свою мысль. — Но единство надо созидать. Потому мы и нуждаемся в великом деянии, которое сплотит народ. Сейчас каждый думает только о себе. На протяжении многих поколений у нас не было войны, которая могла бы сплотить и направить молодежь. Нам нужна война.
Альберт бросил на него затуманенный взгляд:
— В войнах многие погибают, разве не так?
— Конечно, на то она и война.
В голосе командора послышалось сомнение. Он бросил на Альберта оценивающий взгляд, словно только что заметил своего собеседника и прикидывал, не ошибся ли в нем.
— А мертвых удостоят могилы и креста, так ведь? — невозмутимо продолжал Альберт.
— Конечно-конечно, а как же иначе.
Карстенсен явно почувствовал, что разговор уходит не в то русло.
— Сходите на наше кладбище, командор Карстенсен. Там лежит много женщин, есть дети. Найдете там и пару крестьян, одного-двух предпринимателей, может, судового маклера вроде меня. А моряков там совсем мало. Они остаются в море. Им не ставят крестов. Нет у них могил, куда могут прийти вдовы и дети. Они тонут в чужедальних краях. Море — враг, который не уважает противника. У нас в Марстале своя война, командор Карстенсен, и с нас хватает.
В этот момент подняли тост за флот, и командор воспользовался случаем, чтобы прервать разговор с Альбертом, который, будучи предоставлен самому себе, снова погрузился в размышления.
В ту же ночь над памятником свершилось бесчинство. Толпа пьяных рабочих с верфи повалила дощатый забор, который соорудили для защиты памятника на то время, пока скульптор Йоханнес Симонсен не закончит выбивать надпись. Альберт тут же написал донесение в Эрёскёбинг полицмейстеру Краббе и уже через три дня получил ответ, где полицмейстер сообщал, что вандалов приговорили к штрафу общей суммой триста Пятнадцать крон за пьянство и нарушение общественного порядка.