Мы, утонувшие - Страница 89

Тон пастора Абильгора стал язвительным.

— Да, это все чувство собственности, — сказал Альберт. — Юнга чувствует себя капитаном только потому, что у него в собственности находится одна сотая корабля. И он воображает, что его с капитаном интересы совпадают.

— А что в этом плохого? — настаивал пастор. — Ваш же собственный лозунг, который вы, кстати, выдолбили в четырнадцати тоннах гранита и обнародовали под пение патриотических песен, гласит: в единстве сила.

— А ведь лозунг-то задумывался как социалистический. — Альберт разозлился на пастора и хотел его спровоцировать. — Где бы сейчас был этот город, если б не способность жителей сплачиваться? У нас второй по величине флот в стране, хотя, что до численности населения, город находится, ну, может, на сотом месте. Существует взаимное страхование, и финансируют его наши моряки. У нас есть мол. Никто нам его не строил. Мы сами его построили. Чем не социализм?

— Я расскажу об этом в следующей воскресной проповеди. Придется поведать архиконсервативным жителям этого города, что на самом деле они социалисты. Обычно я считаю смех в храме неуместным. Но в это воскресенье придется сделать исключение.

Альберт понимал, что сделал неудачный ход. Но не хотел сдаваться. В нем словно бы проснулся прежний боевой дух.

— Возьмите, к примеру, моряка, — сказал он. — Он нанимается на очередное судно. Его окружают сплошь чужаки. Не просто из других городов или районов страны, часто вообще других национальностей. Но им приходится учиться работать вместе. Речь его потихоньку шлифуется, он не только учит новые слова, грамматику других языков, перед ним открывается совершенно иной образ мыслей. Он становится совершенно другим человеком, непохожим на того, кто всю жизнь идет по одной борозде. Вот какие люди нужны миру, а не националисты и милитаристы. И боюсь, эту основу образа жизни моряка война разрушит.

Пастор снова засмеялся, у него уже был наготове новый остроумный ответ:

— О да, а потом такой интернационалист возвращается домой, в Марсталь, и начинает говорить исключительно на марстальском диалекте, утверждая, что крестьянин лишь потому, что тот живет в паре межей отсюда, говорит на языке, которого никто не понимает, а значит, глуп. Да, настоящего интернационалиста вы сотворили, капитан Мэдсен. По мне, так уж лучше националист. Его чувство общности имеет все же более широкий смысл. Оно охватывает высокое и низкое, крестьянина и моряка, лишь бы те говорили на одном языке и имели общую историю. И я не заметил, чтобы это чувство общности пострадало в злополучные годы войны. Напротив, оно укрепилось.

Альберт так долго молчал, что пастор Абильгор, торжествуя (что, впрочем, изо всех сил скрывал), решил, что разговор окончен, и собрался продолжить осмотр экспозиции.

Альберт, заложив руки за спину, задумчиво изучал носки своих ботинок. Затем откашлялся.

— В предвоенные годы, — сказал он, подняв голову и глядя Абильгору в глаза, — вы часто спускались к причалу Дампскибсброен посмотреть на отход парома, так?

— Да, — ответил Абильгор, — это ведь, с вашего позволения, единственное развлечение в городе, ну, кроме разве прибытия парома, которое даже превосходит церемонию его убытия по степени напряженности действа. Конечно да.

— А вы не замечали ничего особенного?

Пастор покачал головой:

— Ничего, что бы запомнилось.

Поразительно большого количества крестьян, нагруженных багажом?

— Кажется, я догадываюсь, к чему вы клоните.

Абильгор обескураживающе улыбнулся, словно понимая, что лишится своей маленькой победы, и готовился принять это как хороший спортсмен.

— Конечно догадываетесь. Но все же нелишне будет, если я выскажусь. Это крестьяне уезжали в Америку. Духовный и культурный хребет страны, владельцы старинных родовых хозяйств, земли, которую столетиями обрабатывали их предки. И вдруг — такое вероломство. А моряки из Марсталя, эти лишенные корней, не знающие отечества неуемные флибустьеры…

— Я этого не говорил, — прервал его Абильгор.

— …эта портовая шваль, проходимцы, грубияны и хулиганы, пьяницы и распутники, имеющие по девке в каждом порту, сдабривающие свой датский таким количеством слов из языков всех континентов, что по возвращении домой родная мать их не понимает, так изукрасившие тела татуировками, что они напоминают карту мира…

— Я протестую, — сказал пастор. — Ничего подобного я о моряках не говорил. Я с большим уважением отношусь к кормильцам города.

— И для этого у вас есть все причины. Тем более что вы никогда не видели наших моряков в очереди к парому, с сундуком на спине, отправляющихся в Америку. Мы, может, и пропадаем годами. Но всегда возвращаемся. Мы остаемся.

* * *

С приходом весны гавань опустела. В системе страхования навели порядок, чтобы судовладельцы не несли потерь, если их суда пойдут ко дну. Фрахтовый рынок двигался в одном направлении: вверх. Столько мы еще никогда не ходили, не только в Норвегию, Западную Швецию, Исландию, но и на Ньюфаундленд, в Вест-Индию и Венесуэлу, и даже через зону военных действий, в Англию и к французским портам в проливе. Все было как всегда, только лучше. Мы жаловались на англичан, которые ввели множество неприятных ограничений на судоходство и брали немыслимые деньги за провод судна и буксировку. Немцы в этом отношении были гораздо гуманнее. И провод судна, и буксировка в немецких портах Балтийского моря осуществлялись бесплатно.

Пока что Марсталь не потерял ни одного корабля.