Мы, утонувшие - Страница 102

102

— Это «Бегство из Египта», — произнесла вошедшая с кофейником вдова.

Альберт вежливо кивнул. Могла бы и не объяснять. Хоть и неверующий, он все же знал Библию.

— Вообще-то, его редко вдохновляли мотивы Священного Писания. Жаль. Думаю, он мог бы нащупать что-то новое. Под конец ему ничего толком не удавалось. Во всяком случае, он был так недоволен, ужасно. Вечно его что-то мучило. Не думайте, что я не замечала, каков он на самом деле.

Альберт познакомился с художником, который был на пару лет его старше, еще подростком. Карл Расмуссен поразил его не только из-за необыкновенного таланта к рисованию, но и по причине своеобразной невинности. Расмуссен был родом из соседнего города, Эрёскёбинга, и, когда впервые появился в Марстале, его тут же окружила толпа враждебно настроенных мальчишек. Он был чужаком и должен был это прочувствовать. Но что-то необъяснимое удержало их. Он как будто и не понимал, что его могут избить. Вместо этого между ним и этими грубиянами зародилась дружба. Все долгое лето они вместе бродили по острову. Карл делал наброски в окружении восхищенных мальчишек. И читал им вслух. Они обнаружили в себе тягу к чему-то иному, помимо бесплодной зубрежки в классе у Исагера. Альберт до сих пор помнил, какое впечатление на него произвела «Одиссея», рассказ о Телемаке, двадцать лет прождавшем отца и ни разу не усомнившемся в том, что тот жив. Может, именно тогда и определился его жизненный путь.

А потом произошло столкновение. Он уже не помнил из-за чего. Помнил, что Карл ушел с разбитым носом. Он больше не встречал его до того момента, как тот, уже будучи взрослым, поселился в Марстале с семьей. К тому времени он уже стал известным художником с солидным доходом, который вкладывал в марстальские корабли. Карл Расмуссен написал запрестольный образ в церкви, в качестве моделей для апостолов используя местных шкиперов. Иисус же был списан со столяра, который держал подпольный кабак напротив церкви. Выбор дерзкий, но Расмуссену это сошло с рук. Восторги не смолкали. Сходство было поразительным.

Карл Расмуссен спросил Альберта, можно ли написать и его. Альберт достал голову Джеймса Кука и попросил изобразить их вместе. Но при виде головы у Расмуссена свело живот, и ему пришлось прилечь на диван.

Альберту всегда казалось, что художник приехал в Марсталь в поисках чего-то, что так и не нашел. Чего — он не знал. Но ходили слухи, что Расмуссен покончил с собой. Не просто злые сплетни. Слухи пошли потому, что марстальцы знали толк в мореходном деле. Никто не мог понять, как можно свалиться за борт при такой тихой погоде. Вот Карл Расмуссен пишет, стоя на палубе, а вот — его нет.

Анна Эгидия Расмуссен разлила кофе по фарфоровым чашечкам с голубым узором.

— Возьмите печенье. — Она пододвинула к нему блюдо. — Сама пекла. По большей-то части для внуков. — Она улыбнулась.

Альберт взял печенье и обмакнул в кофе.

— Мы много спорили о его картинах, — произнес он, — но не о тех, что на религиозные темы.

— О да, я помню. Вы считали, что он ограничивает себя, изображая лишь жизнь в городе и на близлежащих островах. Полагаю, что под конец он признал вашу правоту.

— Я же не художник, — сказал Альберт. — Не мне было давать советы. Я верю в прогресс или, по крайней мере, верил. Но как написать прогресс? На это у меня ответа нет.

— Изобразить пароходы с дымящими трубами?

Он уловил в ее голосе иронию и рассмеялся:

— Вы правы, фру Расмуссен. Мы, профаны, не должны лезть в ремесло художника. Когда-то я считал, что мол является символом всего того, на что способны жители этого города. Но каменная глыба — какой это мотив для художника? А теперь я понимаю, что есть вещь, от которой мол нас защитить не может, и это наша собственная жадность. Да, я признаю, что распродажа того, что составляет саму основу существования города, производит на меня столь же ужасное впечатление, как и война.

— Вы имеете в виду продажу кораблей?

Именно. Основа существования города — море. Если мы прервем связь с морем, что станет с городом? Наше время, оно какое-то изнеженное. Быть моряком теперь, оказывается, недостаточно престижно. Наверное, улучшение качества образования играет свою роль. Перед детьми открываются новые знания, и вот они уже видят лучшие возможности, помимо мореходства, которым занимались их отцы и деды. Но полагаю, что свою лепту в развитие событий внесли и матери. Они никогда не упускают возможности рассказать сыновьям о многочисленных и трудных рейсах, которые пришлось совершить отцам, о днях и часах, полных печали, беспокойства и тревог, которые им самим пришлось пережить в отсутствие мужей. И, наслушавшись всех этих жалоб, мальчики не хотят уходить в море. А зачем тогда корабли? Да еще если рынок благоприятствует… Некому ведь продолжить дело.

— А вы когда-нибудь задумывались, каково это, быть сыном моряка?

— Да уж можете поверить. Все мои предки — моряки.

— Возьмите такого паренька; вот он в четырнадцать лет впервые отправляется в море. Как вам кажется, часто ли до этого момента ему приходилось видеть отца?

В ее голосе он уловил нотки упрямства и понял, что это не вопрос. Она к чему-то клонит, и ему придется следовать за ней.

— А я вам скажу, капитан Мэдсен. Отец появляется дома раз в два года на пару месяцев. К тому моменту, когда мальчику исполняется четырнадцать и он уходит в море, он успел повидать отца семь раз, в общей сложности провел с ним около полутора лет. Вы называете Марсталь городом моряков, а знаете, как его называю я? Город жен. В нем живут женщины. А мужчины только наведываются. Вы видели лицо двухлетнего малыша, шлепающего по улице, держа отца за руку? Он смотрит на него, и грустно осознавать, что происходит в маленькой головке. «Кто этот человек?» — спрашивает он самого себя. А как только ребенок немного привыкнет к внезапно обретенному отцу, тот снова уходит в море. Через два года история повторяется. Теперь мальчику уже четыре года. Даже самые нежные воспоминания об отце побледнели, и папе тоже надо привыкать к мальчику, которого он с трудом узнает. Два года для ребенка — вечность, капитан Мэдсен. И что это за жизнь такая?

102